– Я постарел? – спросил Чезаре, пряча глаза.
– Не так чтобы…
– Но постарел.
– Скажу – значительно меньше, чем я ожидал.
– Сколько мы не виделись?
– Восемь лет. Ты приезжал на конференцию восемь лет назад. И еще мы говорили по телефону. Три раза.
– Неужели так долго? – спросил итальянец с грустью. – Мне казалось, что мы виделись от силы пару лет назад.
– Время летит. Уф! Сбавь темп, Чезаре, – взмолился Кац. – И ты еще спрашиваешь, не постарел ли ты? Да я моложе тебя, но так бегать по горам на жаре просто не могу!
– Я привык.
– Вижу, – отозвался Рувим, утирая обильный пот со лба. – Зато я не привык. Цивилизация развращает.
– В монастыре ты жить не сможешь, не положено, но при обители, за ее стенами, есть гостиный дом…
– Меня вполне устроит гостиница, какой-нибудь сарайчик звезд на пять – вроде «Хилтона» или «Мариотта», – попробовал отшутиться Рувим, но Каприо отрицательно покачал головой.
– Если мы будем работать, то тебе лучше поселиться у нас…
У нас, отметил про себя профессор Кац. У нас.
– Я понимаю, что ты привык к другому, но… Ничего, друг мой, это ненадолго… Буквально день-два.
– Надеюсь, у вас там скромненько и со вкусом, – пошутил Рувим невесело, глядя на вырастающие из зелени стены обители. – А это ничего, что я еврей и атеист?
– Это ничего, – отозвался Каприо со всей серьезностью. – Перед Ним все равны, что верующие, что атеисты. Я, друг мой, живу на свете долго. Достаточно долго, чтобы понять: каждый ищет утешения. Просто – одни находят его в вере, а другие – в безверии. Кому что дано… И тут ничего не поменяешь. Ну вот… Мы и пришли.
Выбеленные по греческой традиции домики лепились у коричневой громады, более напоминавшей крепость, чем место уединения, карабкались по склону горы, цеплялись за скалы и, укоренившись, обрастали зеленью садов, которые не выжили бы без человеческой заботы на этой земле. Назвать поселение городом было бы ошибкой – уж скорее деревенька, но для деревни здесь было слишком много зданий, и Рувим подумал, что все же точнее будет назвать окружающие монастырь постройки городком.
Дом, куда вошли путники, располагался вне стен монастыря, но почти у самых ворот, ведущих на территорию обители. Несмотря на жару, внутри помещения стояла пахнущая известкой прохлада. И комната, выделенная Кацу, оказалась вполне приличной – правда, душевая кабина и туалет находились в коридоре, и телевизор отсутствовал, но зато у стены стояла достаточно большая деревянная кровать, а у окна (из которого открывался потрясающий вид на море) – письменный стол.
– Как для гостиного дома, так вовсе неплохо! – резюмировал Рувим, бросая сумку с ноутбуком на застеленное ложе. – До того, как я начну смывать с себя дорожную пыль, ты не можешь хоть немного удовлетворить мое любопытство?
– Ну почему же нет? Конечно, могу…
Чезаре сел у стола и промокнул вспотевшее лицо большим носовым платком.
– Готов выслушать преамбулу… – профессор Кац открыл дорожную сумку и извлек из ее недр солидного размера несессер. – Ничего, если я пока разберу вещи? Кстати, ты не знаешь, где тут есть интернет-кафе? Я хотел бы заглянуть к себе в ящик…
– С тех пор, как мы получили деньги на организацию микрофильмирования библиотеки и начался наплыв специалистов, с Интернетом проблем нет. Мы часто селим здесь гостей, приезжающих для работы с рукописями, а у них есть потребность постоянно быть на связи. Так что можешь просто включить свой лэптоп – во всей гостинице бесплатный Wi-Fi…
– Приятная новость, – сказал профессор Кац, раскрывая сумку с компьютером. – Обитель идет в ногу со временем…
– В обители всего лишь сорок человек. Мы нуждаемся в деньгах, чтобы содержать в порядке книгохранилище и сам монастырь, а ЮНЕСКО платит регулярно за то, что мы делали сами и бесплатно…
Опять «мы», отметил про себя Рувим. Похоже, что он уже окончательно сделал выбор.
– …Так что просто вынуждены идти в ногу со временем. Ты и не представляешь себе, как за последние годы изменилась библиотека. Раньше каждая выдача на руки древних рукописей была настоящей трагедией: ведь не время – самый большой враг книги, а частое к ней обращение. Зато теперь, когда мы перевели в микрофильмы особенно ветхие пергаменты, за судьбу популярных у исследователей рукописей можно не дрожать!
Профессор Каприо говорил с таким воодушевлением, что Кац не мог не почувствовать, насколько коллега увлечен своей работой.
– Итак, – начал Рувим, – как я понимаю, ты пригласил меня для консультаций?
– Да. Мне будет нужно твое мнение о достоверности одного документа. Если мы решим, что он не подделан, то я попрошу поддержки на случай публикации.
– Поэтому ты вспомнил о моем конфликте с Ядином?
– Это одна из причин.
– Ну, для ниспровергателя авторитетов я слишком стар и умудрен опытом…
– Есть и вторая причина. Я читал твои монографии о рукописях, написанных на арамейском и древнееврейском языках, и, как я помню, ты ими владеешь…
Профессор Кац пожал плечами и рассмеялся.
– Пожалуй, больше нет, чем да. Я сносно читаю на обоих языках, но только если материал не очень сложен. В любом случае, каждый древний текст полон семантических неопределенностей, и даже имея достаточно большой словарный запас, можно не понять, о чем идет речь, особенно если слова вырваны из контекста…
Наткнувшись на насмешливый взгляд Каприо, Рувим запнулся на полуслове.
– Кому я это все говорю? Прости, Чезаре, это все мои преподавательские привычки!